Herrgott, am helllichten Tage
hat mich die Faulheit befallen.
Erlaube mir mich hinzulegen und einzuschlafen Herrgott
und während ich schlafe wiege mich Herrgott
mit Deiner Allmacht.
Ich möchte vieles wissen
was mir weder Bücher noch Menschen sagen können
Nur Du kannst mich erhellen Herrgott
mittels meiner Verse.
Lass mich erwachen stärker im Streit mit Gedanken
schneller in der Beherrschung der Worte
und untertäniger im Lobe Deines Namens Gott
von Jahrhundert zu Jahrhundert.
(28. März 1931)
Grüß dich Tisch.
viele Jahre unterstütztest du meine Lampe und Bücher
und sogar verschiedenfarbige Koteletts
Ich ging unter dir durch ohne den Kopf zu senken
sammelte die Kopfkissen gedankentiefer Kühe
Wahnsinniger! was hat dich angestoßen
alles zu Boden zu werfen
wo doch der Mensch deiner Wohlmeinenheit vertraute
halt ein hölzerner Taugenichts
Chchoerms
15. April 1931
meine Liebe zu dir
ein Geheimnis war
nicht zittert die Braue
ein hundert Jahr
die Jahre vergehen
die Liebe auch
doch niemals nie
erzittert die Brau.
dich erkennend
ich alles vergaß
und langweilte nur
bei all dem Spaß
ich wurde fremd
der Welt ein Feind
bei jeder Dame
sprach ich: nein.
(1932)
einmal geriet Herr Kondrat'ev
in einen amerikanischen Schrankkoffer für Kleider.
und verbrachte darin vier Tage.
Am fünften hielt sich seine gesamte Verwandtschaft
kaum noch auf den Beinen.
Doch zu der Zeit rumpeldipumpel!
polterte man den Koffer über die Treppe und die Stufen zur Erde hinunter
und, am selben Tag, fuhr er auf dem Dampfer nach Amerika.
Eine Missetat, sagen sie. Einverstanden, ehrlich.
Doch denken sie daran: ein verliebter Mensch ist immer gefährlich.
(Januar 1933)
Hab längst nicht mehr die Kraft und Stärke
die Liebeslust noch zu verbergen.
Die Natur hat mich besiegt
Habs reißende Gebiss gefletscht
Rauchsäule aus den Nüstern stiebt
unds Haar vor Lust gestirnt nach oben strebt.
Ach hätt ich nur ein Halstuch zärtlich
'nen Gehrock bläulich-grauen Tuchs,
dann stünd' ich da in Posen lässig
mein Fensterblick den Himmel sucht
wenn sie auf Pfaden schneebedeckten
in großer Eile zu mir spurtet.
Hab längst nicht mehr die Kraft und Stärke
die Liebeslust noch zu verbergen
die in mir kocht in größter Wut,
weil das Objekt von meiner Liebe mich nicht einlädt zu Besuch.
Zwei Tage lang sah ich nicht mein Objekt,
Am Dritten schieß ich mir die Birne weg.
Ach könnt ich aus der Ermitage
um Konkurrent und Feind zu schaden
die Waffe klauen von Lepage
den Blick hoch in den Wolken habend
ganz plötzlich aus 'ner Equipage
wie tot zu ihren Füßen fallen.
Hab längst nicht mehr die Kraft und Stärke
die Liebeslust noch zu verbergen
wie'n Löschblatt trocknet sie mich aus
bricht mich, wie Zeit des Turmes Bau
rollt mich zu einer Selbstgedrehten, raucht mich wie Tabak weg
wirft mich zu Boden, tritt mich in den Dreck.
Ach könnt ich meinem Lustobjekt
von meiner Schwermut was erzählen
und mich in Stücke selbst zerlegt
mich ganz und stückchenweis hingeben,
in Liebe wären wir sodann für Jahre voll vereint
bis man über uns zuletzt schlägt einen Grabstein ein.
7. Januar 1933
Vor mir hänget das Portrait
Alice Ivanovna Porets.
Wie eine Fee, so schön und schlank
und hinterlistig wie die Schlange.
So listig ist meine Alice
viel mehr als Reinke Fuchs es ist.
(Januar 1933)
Elisabeth spielte mit dem Feuer
Elisabeth spielte mit dem Feuer
ließ Feuer übern Rücken laufen
ließ Feuer übern Rücken laufen
Peter Palitzsch schaute begeistert ringsum
Peter Palitzsch schaute begeistert ringsum
und atmete schwer
und atmete schwer
und griff mit der Hand an sein Herz
3. August 1933
Es ging Elisabeth
ins große, herrliche Heim
des Zentralsowjets.
Trat offnen Mundes ein.
September 1933
Wenn ich klug und unbeteiligt
in meiner Einsiedlerklause
mit wahnsinnigen Händen
eine Fliege beim Flügel ergreife
hat keiner die Macht, mich zu verstehen.
Möge mir die Natur mein Handeln verzeihn
verzeihen den unschuldigen Wunsch
verzeihn meine Unwissenheit.
14. Oktober 1933
Die Jahre kreisen ohn Ermatten.
Es klirrt der Fluss; es fliegt der Sand.
Die Gattin geht ins Haus zum Gatten.
Es schüttern Brau'n, es zittert Hand.
Wenn's traurig rings die Welt bestöhnt,
wird's helle Auge nass und tränt.
Das lebensmüde Herz ersehnt,
Dass es im Erdreich Ruhe fänd.
Wo, Alte, ist dein schwarzes Haar,
Dein leichter Schritt, die Zartgestalt?
Wo ist dein Stimmchen hell und klar,
Der Ring mit Schwert, des Gürtels Halt?
Die ganze Welt ist jetzt dein Feind,
Du ärgerst dich: die Jahre laufen.
Renn, Alte, hin zum Fichtenhain,
schlag erdwärts deine Stirn und faule.
20. Oktober 1933
Господи, среди бела дня
накотила на меня лень.
Разреши мне лечь и заснуть Господи
и пока я сплю накачай меня Господи
Силою Твоей.
Многое знать хочу
но не книги и не люди скажут мне это
Только Ты просвети меня Господи
путём стихов моих.
Разбуди меня сильного к битве со смыслами
быстрого к управлению слов
и прележного к восхвалению имяни Бога
во веки веков.
(28 марта 1931)
Здравствуй стол.
ты много лет поддержал мою лампу и книгу
а также разноцветные котлеты
Я под тобой ходил не нагибая головы
собирая подушечки мыслительных коровок
безумный! что тебе толкнуло
всё сбросить на пол
что человек доверил твоему благоразумию
постой деревянный негодяй
Ххоермс
15 апреля 1931 года
моя любовь
к тебе секрет
не дрогнет бровь
и сотни лет.
пройдут года
пройдёт любовь
но никогда
не дрогнет бровь.
тебя узнав
я всё забыл
и средь забав
я скучен был
мне стал чужим
и странным свет
я каждой даме
молвил: нет.
(1932)
однажды господин Кондратьев
попал в американский шкап для платьев.
и там провёл четыре дня.
На пятый вся его родня
едва держалась на ногах.
Но в это время ба-ба-бах!
скатили шкап по лестнице и по ступеньками до земли
и, в тот же день, в Америку на пароходе увезли.
Злодейство, скажите. Согласен.
Но помните: влюблённый человек всегда опасен.
(Январь 1933)
Я не имею больше власти
таить в себе любовные страсти.
Меня натура победила
я озверев грызу удила
ил носа дым валит столбом
и полос движется от страсти надо лбом.
Ах если б мне иметь бы галстук нежный
сюртук из сизого сукна
стоять бы в позе мне небрежной
смотреть бы сверху из окна
как по дорожке белоснежной
ко мне торопится она.
Я не имею больше власти
таить в себе любовные страсти
они кипят во мне от злости
что мой предмет любви меня к себе не приглашает в гости.
Уже два дня не видел я предмета.
На третий кончу жизнь из пистолета
Ах если б мне из Эрмитажа
на зло соперникам врагам
украсть бы пистолет Лепажа
и взор направив к облакам,
вдруг перед ней из экипажа
упасть бы замертво к ногам.
Я не имею больше власти
таить в себе любовные страсти
Они меня как лист изсушат
как башню времянем разрушат
нарвут на козьи ножки, с табаком раскурят
сотрут в песок и изменулят.
Ах если б мне предмету страсти
пересказать свою тоску
и разорвав себя на части
отдать бы ей себя всего и по куску,
и быть бы с ней вдвоём на много лет в любовной власти
пока над нами не пребьют могильную доску.
7 января 1933 года
Передо мной висит портрет
Алисы Ивановны Порет,
она прекрасна точно фея,
она коварна пуще змея
они хитра моя Алиса
хитрее Рейнéке Лиса.
(Январъ 1933)
Елизавета играла с огнём
Елизавета играла с огнём
пускала огонь по спине
пускала огонь по спине
Петр Палыч смотрел в восхищеньи кругом
Петр Палыч смотрел в восхищеньи кругом
и дышал тяжело
и дышал тяжело
и за сердце держался рукой.
3 августа 1933 года
Вошла Елизавета
в большой, прекрасный дом
центрального Совета.
Вошла с открытым ртом.
(Сентябрь 1933)
Когда умно и беспрестрастно
в моём отшельническом доме
я сумасшедшими руками
хватало муху за крыло
меня понять никто не в силах.
Прости природа мой поступок
прости невинное желанье
прости неведенье моё.
(14 октября 1933)
Года и дни бегут по кругу.
Летит песок; звенит река.
Супруга в дом идёт к супругу.
Седеет бровь, дрожит рука.
И светлый глаз уже слезится,
на всё кругом глядя с тоской.
И сердце, жить устав, стремится
хотя б в земле найти покой.
Старуха, где твой чёрный волос,
Твой гибкий стан и лёгкий шаг?
Куда пропал твой звонкий голос,
Кольцо с мечом и твой кушак?
Теперь тебе весь мир несносен,
противен ход годов и дней.
Беги старуха в рощу сосен
и в землю лбом ложись и тлей.
20 октября 1933.