für Marina Cvetaeva
Du hast mich geliebt und bedauert,
Verstanden wie niemand sonst.
Warum hat die Stimme, den Körper,
Der Tod vor der Zeit uns genommen?
2. Juli 1959
Was ist uns Trennung? – Ein kühnes Vergnügen,
Der Not geht es schlecht ohne uns.
Als stürzte der Ruhm besoffen ins Stübchen,
Als schlüge die dreizehnte Stund.
Oder vergessen, zerschlagen, ver… wer hat
Da so zu klopfen gelernt? –
Nun muss ich zurück zum Eingang mich scheren,
Um neues Leid kennen zu lernen.
7. Juli 1959, Komarovo
10. Dezember 1959, Krasnaja Konnica
Ach was, eine Arbeit auch das,
Dies Leben, das sorglos sich schlägt?
Heraushören aus der Musik irgendwas,
Es scherzhaft dann als »meins« auszugeben.
Wenn man jemandes fröhliches Scherzo
In einige Zeilen gebettet hat,
Zu schwören, dass kränklich ein Herz so
Stöhnt beim Anblick von Halm und Blatt.
Dann später den Wald zu belauern,
Die Kiefern am schweigsamen Weg,
Solange der rauchige, graue
Vorhang des Nebels überall schwebt.
Ich nehme zur Linken, zur Rechten
Und kenne kein Schuldgefühl,
Ein bisschen vom Leben, dem schlechten,
Und alles – von der nächtlichen Stille.
Sommer 1959
Komarovo
Er muss nicht überaus unglücklich sein,
O nein! – und durchaus nicht verschlossen.
Um Zeitgenossen klar zu erscheinen,
Steht der Dichter sperrangelweit offen.
Es erhebt ihn die Bühnenrampe,
So tot, leer und hell ist's auf ihr,
Des Rampenlichts schändliche Flamme
Brandmarkte längst seine Stirn.
Geheimnisvoll ist jeder Leser,
Ein in der Erde vergrabener Schatz,
Der allerletzte ist wohl irgend jemand,
Der's Leben lang schweigend zugebracht hat.
All das, was Natur uns verheimlicht,
Wie sie es will, ist dort,
Es weint jemand hilflos, alleine,
Zu seiner Stunde, an seinem Ort.
Finsternis ist dort, – nächtlicher Schemen,
Und so viel Kühle, wer weiß wie viel,
Dort, jene Augen, die ich nicht kenne,
Sprechen bis morgens zu mir.
Für irgend was werd' ich beleidigt,
Bei irgend was stimmt man mir zu …
So strömt eine wortlose Beichte,
Der Streitgespräche glückseligste Glut.
Schnell flieht unsre Zeit hier auf Erden
Und eng ist der Zielgruppe Kreis,
Doch er ist beständig und ewig –
Des Dichters unkenntlicher Freund.
23. Juli 1959
Komarovo
Das eine, wie Donner von jemand geweckt,
Das Haus mit lebendigem Atem durchfegt,
Es lacht und tänzelt ohne Ende,
Es zittert am Hals und klatscht in die Hände.
Ein andres, geboren in Mitternachtsstille,
Stahl sich zu mir, entgegen dem Willen.
Es schaut aus dem Spiegel und nörgelt
Und brummelt etwas verärgert.
Auch solche gab's: am hellichten Tag,
Fast so, als wäre ich selbst gar nicht da,
Strömten sie über das weiße Papier,
Wie reine Quellen durch Erdspalten schwirrn.
Und jenes noch: geheimnisvoll schaut's,
Unsichtbar lauert's, nicht Farbe, nicht Laut;
Es windet sich, ändert sich, rangelt
Und lässt sich mit Händen nicht fangen.
Doch tropfenweise trank dies hier mein Blut,
Wie Gören verächtlich die Liebesglut,
Und, ohne ein Wort mir zu borgen,
Ist es zu Schweigen geworden.
Und nie kannte ich eine schwerere Not.
Es ging, seine Spuren führen weit fort:
Ins fernste der äußersten Reiche.
Ich sterbe … und kann's nicht erreichen.
1. Dezember 1959
Leningrad
Seit langem find' ich's Telefon entsetzlich,
Glaub nicht ans Radio, den Telegrafen.
Ich hab für alles eigene Gesetze
Mit wohl recht menschenscheuen Paragrafen.
Kann jedermann jedoch im Traum erscheinen,
Und brauche keine Tupolev dazu,
Um irgendwo urplötzlich zu verweilen,
Um Höhen zu bezwingen durch den Flug.
24. Dezember 1959
Leningrad. Krasnaja Konnica.
Ich trete über'n Rand mal wieder
Ziemlich mondsüchtig hinüber.
20. Mai 1960
Ostoženka
Das Echo gibt mir Antwort, wie ein Vogel. B. Pasternak
Gestern verstummte, die nicht wiederkehrt, die Stimme,
Und uns verließ, der mit den Hainen sprach.
Er wurde eine Ähre, Leben bringend,
Zum feinsten Regen auch, den er besang.
Und diesem Tode blühten all entgegen
Die Blumen, welche nur die Welt gehegt.
Und plötzlich ward es still auf dem Planeten,
Der den bescheidnen Namen … Erde trägt.
1. Juni 1960
Moskau. Botkinskaja Krankenhaus
Geehrte und Gehetzte!
Tönt einfach, doch nicht sachte,
Ihr seid nicht übersetzlich
In eine andre Sprache.
Hochnäsig, doch durch Leistung,
Habt Finsternis durchwacht,
Ihr seid die Allerfreisten,
Geborn in Kerkerhaft.
Viel Glück auf allen Wegen
Wünsche ich euch heute.
Ihr schreitet ins Vergessen
Wie in den Dom die Leute.
1. Juli 1960
Ordynka
М. Цветаевой
Ты любила меня и жалела,
Ты меня как никто поняла.
Так зачем же твой голос и тело
Смерть до срока у нас отняла?
2 июля 1959
Что нам разлука? – Лихая забава,
Беды скучают без нас.
Спьяну ли ввалится в горницу слава,
Бьет ли тринадцатый час.
Или забыты, забиты, за… кто там
Так научился стучать? –
Вот и идти мне обратно к воротам
Новое горе встречать.
7 июля 1959 Комарово
10 декабря 1959 Красная Конница
Подумаешь, тоже работа, –
Беспечное это житье:
Подслушать у музыки что-то
И выдать шутя за свое.
И чье-то веселое скерцо
В какие-то строки вложив;
Поклястся, что бедное сердце
Так стонет средь блещущих нив.
А после подслушать у леса,
У сосен, молчальниц на вид,
Пока дымовая завеса
Тумана повсюду стоит.
Налево беру и направо,
И даже, без чувство вины,
Немного у жизни лукавой
И все – у ночной тишины.
1959
Не должен быть очень несчастным
И, главное, скрытным. О нет! –
Чтоб быть современнику ясным,
Весь настежь распахнут поэт.
И рампа торчит под ногами,
Все мертвенно, пусто, светло,
Лайм-лайта позорное пламя
Его заклеймило чело.
А каждый читатель как тайна,
Как в землю закопанный клад,
Пусть самый последний, случайный,
Всю жизнь промолчавший подряд.
Там все, что природа запрячет,
Когда ей угодно, от нас.
Там кто-то беспомощно плачет
В какой-то назначенный час.
И сколько там сумрака ночи,
И тени, и сколько прохлад,
Там те незнакомые очи
До света со мной говорят.
За что-то меня упрекают
И в чем-то согласны со мной…
Так исповедь льется немая,
Беседы блаженнейший зной.
Наш век на земле быстротечен
И тесен назначенный круг,
А он неизменен и вечен –
Поэта неведомый друг.
23 июля 1959
Комарово
Одно, словно кем-то встревоженный гром,
С дыханием жизни врывается в дом,
Смеется, у горла трепещет,
И кружится, и рукоплещет.
Другое, в полночный родясь тишине,
Не знаю откуда крадется ко мне,
Из зеркала смотрит пустого
И что-то бормочет сурово.
А есть и такие: средь белого дня,
Как будто почти что не видя меня,
Струятся по белой бумаге,
Как чистый источник в овраге.
А вот еще: тайное бродит вокруг –
Не звук и не цвет, не цвет и не звук,
Гранится, меняется, вьется,
А в руки живым не дается.
Но это! … по капельке выпило кровь,
Как в юности злая девчонка – любовь,
И, мне не сказавши ни слова,
Безмолвием сделалось снова.
И я не знавала жесточе беды.
Ушло, и его протянулись следы
К какому-то крайнему краю,
А я без него … умираю.
1 декабря 1959
Ленинград
Я давно не верю в телефоны,
В радио не верю, в телеграф.
У меня на все свои законы
И, быть может, одичалый нрав.
Всякому зато могу присниться,
И не надо мне лететь на «Ту»,
Чтобы где попало очутиться,
Покорить любую высоту.
24 декабря 1959
Ленинград, Красная Конница
И опять по самому краю
Лунатически я ступаю.
20 мая 1960
Остоженка
Как птица, мне ответит эхо. Б. П<астернак>
Умолк вчера неповторимый голос,
И нас покинул собеседник рощ.
Он превратился в жизнь дающий колос
Или в тончайший, им воспетый дождь.
И все цветы, что только есть на свете,
Навстречу этой смерти расцвели.
Но сразу стало тихо на планете,
Носящей имя скромное… Земли.
1 июня 1960
Москва. Боткинская больница
Хулимые, хвалимые!
Ваш голос прост и дик,
Вы не переводимые
Ни на один язык.
Надменные, безродные,
Бродившие во тьме, –
Вы самые свободные,
А родились в тюрьме.
Мое благословение
Я вам сегодня дам,
Войдете вы в забвение,
Как люди входят в храм.
1 июля 1960
Ордынка